Подякувати Студентському архіву довільною сумою
Admin
26.02.2023 12:38
Дякуємо, що користуєтесь нашим архівом!
Часть 1
Інформація про навчальний заклад
ВУЗ:
Гуманитарно-прогностическая академия
Інститут:
Не вказано
Факультет:
Не вказано
Кафедра:
Не вказано
Інформація про роботу
Рік:
2001
Тип роботи:
Конспект лекцій
Предмет:
Социальное прогнозирование
Частина тексту файла (без зображень, графіків і формул):
INTERNATIONAL FUTURE RESEARCH ACADEMY УЧЕБНЫЙ ЦЕНТР
«ГУМАНИТАРНО-ПРОГНОСТИЧЕСКАЯ АКАДЕМИЯ».
Социальное
прогнозирование
Курс лекций
Педагогическое общество России
Москва 2001
ББК 60.5
Б 53
Б 53 Социальное прогнозирование. Курс лекций.— М.: Педагогическое общество России 2002. — 392 с.
ISBN5-93134-152-8
Это — фундаментальный курс по социальному прог нозированию. Он вобрал в себя опыт многих научных и учебных изданий, вышедших в России на протяжении последних 35 лет.
Курс состоит из четырех частей.
В первой части — исторические условия возникновения и развития социального прогнозирования. Вторая часть — концепция «технологического прогнозирования» и ее сущность. В третьей части — технология прогнозных разработок социальных процессов. Четвертая часть — прикладная социальная прогностика. Прогнозирование конкретных проблемных ситуаций на примере России. К курсу прилагается терминологический словарь.
Книга — предназначена преподавателям и студентам высших учебных заведений, а так же широкому кругу читателей.
ББК 60.5
ISBN 5-93134-152-8
© Бестужев-Лада И.В.,2002
© Педагогическое общество России, 2002
Введение
В 1992 г. Бестужев-Лада И.В. и Наместникова Г. А. под готовили для преподавателей курса теории и практики про гнозных разработок пособие: «Технология прогнозных раз работок социальных процессов» (М.: НПО «Поиск», ти раж 871 экз.). Настоящая книга представляет собой, по сути, второе существенно переработанное и дополненное из дание данного пособия. В его основе лежат стенограммы лекций, которые авторы в течение многих лет читали сту дентам социологического факультета МГУ им. М.В. Ло моносова. Это наиболее фундаментальный курс по социальному прогнозированию, рассчитанный на 32 часа (не считая семинаров). Он вобрал в себя опыт многих науч ных и учебных изданий, вышедших в России на протяже нии последних 35 лет.
Курс, состоящий из четырех частей, построен следую щим образом. В первой части изложены основные мето дологические положения прогностики с подробным ос вещением понятийного аппарата, ключевых определений и инструментария прогнозирования. Вторая часть — историческая справка, содержащая обзор представлений о будущем с древнейших времен до наших дней. Третья часть, по сути своей, является практикумом, пособием по выработке навыков организации и проведения приклад ного прогностического исследования.
Самой сложной по содержанию является четвертая часть, где анализируются конкретные социально-экономи ческие, социально-политические, социально-культурные и т.д. прогнозы. К курсу прилагается терминологический словарь и рекомендательная литература.
Часть 1
ИСТОРИЧЕСКИЕ УСЛОВИЯ ВОЗНИКНОВЕНИЯ
И РАЗВИТИЯ СОЦИАЛЬНОГО
ПРОГНОЗИРОВАНИЯ
Лекция 1
РАЗВИТИЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЙ О БУДУЩЕМ
НА РАННИХ СТАДИЯХ СУЩЕСТВОВАНИЯ
ЧЕЛОВЕЧЕСТВА. ПРЕЗЕНТИЗМ
ПЕРВОБЫТНОГО МЫШЛЕНИЯ
Некоторые ошибки в теории и практике прогнозирования представляют собой, по сути дела, рецидивы подходов, характер ных для прошлого, — подходов, несостоятельность которых дока зана исторической практикой и преодолена в ходе последующего развития науки. Неудовлетворительное знание истории предмета отрицательно сказывается на работе теоретика прогнозирования — прогностика и разработчика прогнозов — прогнозиста. Вмес те с тем в концепциях прошлого содержалось немало поучитель ного и полезного для разработки прогнозов и в современных ус ловиях.
Все это делает необходимым более основательное знаком ство с опытом минувших времен. Однако история развития представлений о будущем, включая предысторию и историю развития концепций будущего Земли и человечества, историю развития теории и практики собственно прогнозирования, — слишком обширная и сложная тема, выходящая далеко за рам ки нашего курса, чтобы ее можно было изложить здесь хотя бы в общих чертах. Ограничимся поэтому краткой историчес кой справкой.
Данные археологии и этнографии показывают, что первобыт ное мышление лишь после долгого развития выработало пред ставления о прошлом и (гораздо позднее) о будущем как о чем-то отличном от настоящего. На ранних стадиях развития общества проблема изменений во времени, видимо, вообще не осознава лась. Даже более позднее представление о цепи событий как о причинно-следственном логическом процессе было довольно смутным. По сути, время существовало только одно — настоя щее. Затем к нему добавилось другое — не прошлое или буду щее, а просто «другое», отличное от настоящего, в котором дей ствовали герои мифов и разные сверхъестественные силы. Но и в это мифическое время жизнь была похожа на окружающую, как две капли воды. Сказывался своеобразный презентизм первобыт ного мышления: прошедшее и будущее мыслились в большей или меньшей степени (в зависимости от уровня развития мышле ния) подобными настоящему. Именно поэтому можно было лег ко «предсказывать» будущее и даже «воздействовать» на него с помощью магии.
Рецидивы презентизма сказываются до сих пор, особенно в обыденном сознании, а иногда и в разработках прогнозов, когда прогнозист по инертности мышления «пугается» чересчур ради кальных, с его точки зрения, выводов и стремится представить будущее в виде чуть-чуть приухудшенного или приулучшенного настоящего без каких-либо существенных качественных перемен. Часто его подталкивает к этому психологический эффект так на зываемой футурофобии, заключающейся в том, что человечес кая психика крайне раздражительно реагирует на любую «карти ну будущего» (впрочем, и прошлого тоже, хотя и в меньшей сте пени), существенно отличную от настоящего. Такая картина вы зывает, как правило, инстинктивно негативное отношение, и в результате будущее обычно предстает как несколько идеализиро ванное настоящее.
Эти особенности человеческой психики и мышления, унасле дованные от далекого прошлого, теоретику и практику прогнози рования необходимо постоянно иметь в виду — прежде всего при опросах экспертов, а тем более населения.
Прежде чем человек обнаружил, что существует «иное вре мя» — время, не тождественное настоящему, ему пришлось за думаться над возможностью «иного мира» — мира, не тожде ственного окружающему, куда «уходят» усопшие. Лишь потом совершился переход к конструированию «иного мира в ином времени» — «иного будущего». Этот процесс шел по трем ос новным направлениям: религиозному, утопическому, философско-историческому.
Наша исследовательская группа впервые столкнулась с этим явлением не в теории, а на практике более 30 лет назад, при зондажных опросах населения и экспертов по ходу изыскательского проекта «Прогнозирование социальных потребностей молодежи». Цель проекта в своей теоретико-методологической и методико-технической части — отработка социологических методов про гнозирования социальных явлений, так сказать, на стыке прогности ки и социологии, в те времена в значительной мере чуждых друг другу. Социальные потребности были выбраны предметом иссле дования потому, что позволяли вести одновременно и поисковые, и нормативные прогнозные разработки. Что касается объекта иссле дования, то в качестве такового фигурировала молодежь, и это было сделано не только потому, что, как теперь принято говорить, спон сором проекта выступал ЦК ВЛКСМ, но и прежде всего потому, что молодежь представлялась наиболее динамичной (в мировоззрен ческом отношении) социальной группой. Сопоставляя ответы уча щейся рабочей молодежи и молодой интеллигенции, мы надеялись гораздо больше узнать об ожидаемых и желательных изменениях в потребностях людей, чем если бы опрашивали респондентов сред него и тем более пожилого возраста, установившиеся стереотипы мышления которых могли затруднить их мысленное «путешествие в будущее», необходимое для ответа на вопросы о грядущих измене ниях в потребностях.
К нашему удивлению, ответы молодых респондентов на вопросы прожективного характера (типа «как бы вы отнес лись к такому-то изменению привычного положения вещей») почти всегда свидетельствовали о том, что опрашиваемые ав томатически переносили даже в отдаленное будущее современ ное положение вещей, лишь с некоторыми желательными ко личественными изменениями (побольше привычная жилпло щадь, разнообразнее и дешевле продовольственные продукты и промышленные товары, доступность путевки в дом отдыха, одна, а еще лучше две автомашины каждому желающему и т.п.). Любые возможные радикальные изменения в образе жиз ни (допустим, минимизация моторного транспорта при обя зательной пешеходной доступности мест работы, покупок и развлечений либо 20-часовая рабочая неделя с использовани ем остальных 20-ти часов нынешней рабочей недели на непре рывное образование, на помощь учителю во внеклассной ра боте, на заботу о больных в лечебных учреждениях, на орга низацию содержательного досуга, на работы по охране окру-6жающей среды — разумеется, при соответствующем уровне производительности труда) почти всеми опрашиваемыми встреча лись с недоумением и категорически отвергались с порога.
Вообще-то такой результат предусмотрен теорией прогно зирования и носит название «рецидивы презентизма перво бытного мышления». Дело в том, что установлено: первона чально человек долгое время полностью отождествлял насто ящее и будущее, т.е. рассматривал любое будущее как беско нечно продолжающееся без каких-либо существенных измене ний настоящее (а раньше для него вообще не существовало прошлого, настоящего и будущего, все было, как и у живот ных, так сказать, «сиюминутно»). Доказано, что было бы пре увеличением утверждать, будто современный человек в дан ном отношении очень далеко ушел от своего первобытного предка. Нет, он склонен представлять сколь угодно далекое прошлое или будущее в привычных для него чертах настояще го. Давно выяснено, что даже любая фантастика — это всего лишь разные комбинации разных черт привычного земного, и никогда ничего больше. Даже такие порожденные воображе нием человека «потусторонние миры», как рай или ад, — всего лишь упрощенная проекция представлений о «хорошей жиз ни» или о «страданиях», как они складывались на основе жиз ненного опыта в те или иные века. Поговорите о будущем, скажем, о мире XXI века со старшеклассником, студентом, даже с научным работником (не специалистом по прогностике) — скорее всего, вы получите зеркальное отображение нынешне го дня, возможно, чуть идеализированного или, напротив, несколько драматизированного, только и всего. Словом, по лучите «презентизм».
Опыт показывает, что «презентизм» проходит по мере зна комства с прогностической или хотя бы научно-фантастичес кой литературой. Вот почему современные респонденты, если можно так сказать, гораздо менее «презентичны», чем 30 лет назад.
Удивил в ответах респондентов не ожидавшийся «презен тизм», а нечто другое. При попытке опрашивающего ввести респондента в непривычный мир «иного будущего» почти во всех случаях наблюдалось категорическое неприятие любого будущего, качественно отличного от настоящего. И чем явственнее, радикальнее было качественное отличие — количе ственное воспринималось довольно легко, — тем категорич нее было неприятие, враждебное отношение. Такая позиция была четко зафиксирована и по рабочей, и по учащейся моло дежи, а также по молодым научным сотрудникам (подчерк нем, что опрос проводился в Дубне — элитном научном го родке тех времен: более отзывчивую по части проблем буду щего, достаточно широкую аудиторию трудно было отыс кать). Словом, опрос оказался безрезультатным, и мы вынуж дены были от него отказаться.
Попытались компенсировать провал с зондажным опро сом «простых» респондентов таким же опросом экспертов — научных работников, которым по роду своей работы положе но заглядывать в будущее (напомним, что 30 лет назад совре менная прогностика в СССР, полулегализованная лишь в 1966 г. и полностью разгромленная, вместе с остальными обще ственными науками спустя несколько лет, со вступлением стра ны в период застоя, переживала этап становления, продолжа ющийся, впрочем, по сию пору, и прогностическая грамотность даже научных работников, не говоря уже ни о ком другом, была близка к нулевой). Мы отдавали себе отчет в обычной консервативности мышления ученых, делали скидку на воз раст, точнее, на «возрастную ностальгию по прошлому», столь часто встречающуюся у людей пожилого и даже отчасти сред него возраста, к каковым относились, разумеется, все опра шиваемые эксперты — молодых экспертов, как известно, у нас вообще не бывает, поскольку почти все ученые до 33 лет, а в некоторых отношениях и до 40 лет (кроме ничтожного про цента успевших защитить докторские диссертации) совершен но неоправданно относятся к категории «молодых ученых», род ственных аспирантам и студентам. Но все же ожидали ответов, отличных от ответов обычных респондентов.
И действительно, там, где дело касалось текущих проблем, наблюдаемых процессов настоящего, эксперты неизменно ока зывались на высоте, выгодно отличаясь от «простых» респон дентов. А вот там, где речь шла об «ином будущем», ответы тех и других были неотличимы. Тот же рецидив презентизма и такое же категорическое неприятие любого навязывания «иного будущего». Поначалу показалось, что неудачно подобран состав экспертов. Его меняли на пилотаже дважды — и с тем же результатом. Правда, обнаружилось, что если доста точно долго «вводить в будущее» достаточно квалифициро ванных экспертов, то происходит их как бы «самообучение» и они мало-помалу начинают глубже разбираться в перспекти вах рассматриваемых явлений. Но, во-первых, у нас не было времени, чтобы создавать в экспертной группе подобную ат мосферу достаточно долго. Во-вторых, даже при успехе подоб ного предприятия это была бы, по существу, уже качественно иная, так сказать, искусственно созданная нами самими экс пертная группа, вовсе не отражающая существовавший в. то время уровень и характер экспертных оценок по рассматрива емой проблематике.
Заметим еще раз, во избежание недоразумений, что дело происходило более 30 лет назад. С тех пор очные и заочные, индивидуальные и коллективные опросы экспертов для целей прогнозирования стали сравнительно обыденным явлением, прогностическая грамотность экспертов несказанно повыси лась, и сегодня, возможно, такой же опрос мог бы в какой-то мере удасться. Но 30 лет назад опрос экспертов полностью провалился, и мы не уверены к тому же, что даже при услож нении опросника на должной высоте оказались бы сегодняш ние эксперты, причем вовсе не из-за недостаточного уровня своей квалификации. Заметим также, во избежание недоразу мений с Дубной, что пилотаж проводился с московскими экс пертами наивысшей авторитетности в те времена.
Как известно, отрицательный результат в научных иссле дованиях — тоже своего рода положительный результат, зап рещающий другим повторять ошибку, заведомо ведущую к неудаче, и заставляющий искать другие пути решения пробле мы. В частности, наша исследовательская группа, подключив социальных психологов, нашла удачный выход из положения. Вместо безрезультатных «лобовых» прожективных опросов мы прибегли к психологическим тестам, специально модифици рованным для нужд социологического исследования прогнос тической направленности, к квалиметрическим оценкам по лученных результатов, позволившим дать общие трендовые оценки ожидаемых и желательных изменений в социальных потребностях нашей молодежи, а экспертам отвели более подобающую им роль аналитиков полученных результатов, с целью уточнения их и углубления необходимой интерпретации. Результаты исследования обобщены в серии препринтов ИСИ АН СССР се редины 70-х годов и в заключительной коллективной моногра фии того же наименования, с которой нетрудно ознакомиться.
Но данное исследование имело и еще один, так сказать, по бочный результат. Оно заставило глубже задуматься о причи нах и особенностях категорического неприятия «иного буду щего» всеми почти нашими респондентами, не исключая и экспертов. Проблема неоднократно обсуждалась на семина рах. Была изучена дополнительная литература. В результате ро дилась концепция «футурофобии» — органического неприя тия человеком без специальной прогностической подготовки любого представления о качественно ином будущем, расходя щемся с привычным ему настоящим. Об этой концепции бегло упоминалось в других научных работах по прогностике, но не было практической возможности уделить ей должное внима ние, да вряд ли это было и осуществимо во времена застоя.
Не собираемся мы посвящать данной концепции и настоя щую работу. Однако при разработке проблемы прогнозного обоснования нововведений разговора о «футурофобии» не из бежать. Если этот эффект вне всякого сомнения негативно ска зывается на целеполагании, планировании, пред- и постплано вом программировании, проектировании, текущих управленческих решениях, не носящих инновационного характера, то на нововведениях, по самому их характеру, он сказывается са мым губительным, катастрофичным для них образом. И если «эффект футурофобии» обязательно необходимо учитывать в целевых, плановых, программных, проектных и организацион ных прогнозах, обслуживающих соответствующие формы кон кретизации управления, то в инновационном прогнозирова нии он является, можно сказать, одним из основополагающих моментов — в принципе таким же, как «эффект Эдипа» в тех нологическом прогнозировании, о котором нам предстоит не раз говорить в последующем, — так что без его учета всякая попытка прогнозного обоснования любого сколько-нибудь су щественного нововведения, по нашему убеждению, с самого начала будет почти наверняка обречена на провал, тем более — в социосфере.
Вот почему мы начинаем рассмотрение теоретических вопросов прогнозного обоснования социальных нововведений именно с данного феномена в общественном сознании. Все 40 000 лет существования рода гомо сапиенс (по некоторым дан ным, даже намного больше) человеческое общество пребывало в состоянии, разительно отличающемся от современного нам. Оно именовалось матриархатом, затем патриархатом, отдельные ста дии его развития называли дикостью, варварством, цивилизаци ей, их подразделяли на несколько общественно-экономических формаций и множество разновидностей общественного строя. Однако, при всех различиях, первобытную общину и, скажем, ан глийскую, германскую, французскую деревню XVIII века, рус скую деревню XIX — начала XX века, латиноамериканскую, ази атскую, африканскую деревню первой половины XX в. (отчасти включая малые города и окраины крупных) объединяла исчез нувшая или исчезающая ныне на глазах жесткость, стабильность, если можно так сказать, окостенелость общественных порядков. Из этого состояния крупный английский город, а за ним и малый город, а за ним и деревня начали мало-помалу выходить лишь с конца XVIII столетия, французские — лишь на протяжении XIX столетия, другие западноевропейские и японские — лишь со вто рой половины XIX — начало XX столетия, русские — лишь со второй половины XX столетия, а в латиноамериканских, азиатс ких, африканских странах этот процесс только-только начинает развертываться.
Достаточно напомнить (впрочем, об этом говорилось не раз, в том числе и в наших работах), что в конце 20-х годов, т.е. всего 70 лет назад, 82% населения Советского Союза проживало в сельс кой местности, а еще 10—12% — в таких же, как и там, избах, хатах, саклях малых городов и по окраинам больших. В совокуп ности это составляло более девяти десятых населения страны. И даже к середине 50-х годов, т.е. всего лишь полвека назад, соответ ствующие пропорции составляли 55% и все те же 10—12% (до начала массового строительства «пятиэтажек») — итого более двух третей, подавляющее большинство. Да и из оставшейся тре ти подавляющее большинство были выходцами из все тех же изб, хат, саклей, с той же социальной психологией, с тем же, в общем и целом, отношением к окружающей действительности. Для всех этих людей было характерно подавляющее господство сложной семьи старого типа с сильнейшими пережитками бытовой патри архальности, со всеми характерными чертами традиционного сельского образа жизни, который ныне всюду сменяется совре менным городским.
Состояние, предшествовавшее последнему, было сложным. Его нельзя однозначно оценивать, как «худшее», «более примитивное», «менее развитое» и т.п. Оно попросту качественно отличалось от со временного, причем в нем автоматически решались многие соци альные проблемы, трудно разрешимые сегодня. Однако оно в насто ящее время полностью перестало соответствовать уровню научно-технического прогресса, уровню производительности труда, связан ному с этим уровню возможностей и соответствующему уровню запросов людей. Короче говоря, оно перестало соответствовать усло виям жизни и на этом основании отошло или отходит в прошлое.
Здесь вряд ли уместно, да и нет возможности описывать все сто роны состояния, предшествовавшего современному. Но на одной стороне придется остановиться специально, поскольку она непос редственно относится к предмету нашего изложения. Речь идет об исключительно высокой сопротивляемости любым нововведениям, что обусловливало столь же высокую стабильность общества, пре емственность господствовавших в нем порядков, длительное время переходивших от поколения к поколению почти без изменений. И хотя в общем и целом, если брать историю человечества за после дние несколько тысяч лет или, если угодно, за последние несколько веков, четко прослеживается тенденция постепенного нарастания масштабов и темпов изменений, или, если можно так сказать, уско рения социального времени людей, причем на протяжении XIX — первой половины XX в. ускорение шло все сильнее, — эти измене ния, даже в течение предыдущих полутора веков, не идут ни в какое сравнение с теми, которые произошли по нарастающей за послево енные полвека.
По многим важным параметрам, начиная с топливно-энергети ческой и материально-сырьевой базы, промышленности, строитель ства, сельского хозяйства, транспорта, связи и кончая семейными, вообще межполовыми отношениями, молодежным образом жиз ни, формами проведения досуга, манерой одеваться и т.д., в жизни людей за последние десятилетия произошло намного больше, значи тельнее и масштабнее нововведений, чем за любой предшествующий период истории человечества, включая бурные революцион ные эпохи. Между тем именно в предшествующую эпоху сложи лись господствующие и сегодня стереотипы в сознании людей, в том числе и стойко негативные по отношению к любым нововведе ниям. Это составляет сложнейшую и очень острую социально-пси хологическую проблему отношения к нововведениям по сей день.
Попробуем отыскать истоки высокой сопротивляемости в человеческом сознании практически почти любым нововведениям. На наш взгляд, первопричины коренятся в относительно низком, вплоть до самых недавних пор, уровне развития производительности труда и проистекающей отсюда необходимости крайнего напряжения сил, чтобы обеспечить себе прожиточный минимум, не погибнуть. На помним, что тяжелый физический труд взрослых, причем большей частью отталкивающе монотонный, доходил до 16 и более часов в сутки — предел человеческой выносливости на протяжении сколь ко-нибудь длительного времени. Сегодня труд такого характера и продолжительности в развитых странах мира, в том числе и у нас, свойствен лишь тем рабочим или служащим, которые имеют значительные приусадебные участки с домашним скотом и птицей, что заставляет их как бы удваивать свой рабочий день, а также работаю щим матерям с малолетними детьми, если на мать целиком падает груз обслуживания всей семьи, причем в обоих случаях трудовая нагрузка рассматривается как непомерная. А сравнительно недав но такое было для основной массы людей скорее социальной нор мой, чем исключением. В меньшей степени, но тоже значительно доставалось подросткам и даже детям, начиная с шести-семи лет, а также престарелым с ограниченной трудоспособностью.
Добровольно такую тяготу вряд ли бы кто-либо взвалил на свои плечи. Любые импровизации, особенно у подрастающих поколе ний, как это нетрудно видеть и сегодня, скорее всего отражали бы стремление тем или иным образом уменьшить трудовую нагрузку, что было чрезвычайно опасно в смысле выживаемости семьи. Вот почему, как можно предполагать, на протяжении длительного вре мени выработались довольно устойчивые шаблоны-стереотипы каж дой трудовой операции по критерию наибольшей эффективности последней, вплоть до мельчайших деталей, отступление от чего счи талось предосудительным. Правда, иногда в стереотипах отдельных трудовых приемов наблюдается как бы отход от критерия эффектив ности. Однако, при ближайшем рассмотрении, подобного рода «послабления» на поверку почти всегда оказываются необходимой ре лаксацией, разрядкой, чтобы снять чрезмерное напряжение и в ко нечном счете добиться максимального эффекта на всем протяже нии трудового дня или любой его половины. Лишь иногда такие отклонения носят случайный, иррациональный характер, большей частью связанный с теми или иными религиозными обрядами. Во многих отношениях на протяжении длинного ряда веков стереотипы организации труда были доведены до уровня самых настоящих ри туалов, в результате чего многие трудовые операции, идущие из глубины веков, напоминают скорее театральное действо.
Аналогичные стереотипы-ритуалы, по критерию эффективнос ти операций, выработались в сфере быта и досуга, но тут элемент иррациональности, диктуемый разными сторонами образа жизни, начиная с верований или заимствований и кончая местными им пульсами случайного характера, намного значительнее.
Со временем шаблоны-стереотипы-ритуалы труда, быта, досу га органически встроились в систему традиций, обычаев, нравов того или иного народа, порою даже той или иной местности. На них наложился диктат всемогущего в тех условиях общественного мнения окружающих, положительно оценивавшего строгое следо вание сложившимся порядкам и жесточайше преследовавшего — до побоев, травли и изгнания включительно — малейшее отступ ление от них.
В социальный механизм закрепления сложившихся стереотипов сознания и поведения включалась система социальных потребнос тей личности, и прежде всего потребность в самоутверждении, т.е. в уважении со стороны окружающих, и на этом основании в само уважении. Как известно, эта потребность наисильнейшая, когда удов летворены фундаментальные потребности в самосохранении (пита ние, здоровье и т.д.), а зачастую даже временами отодвигает после дние на второй план. И коль скоро самоутверждения легче всего достичь, скрупулезно следуя сложившимся стереотипам и реши тельно осуждая всякое отступление от них, нетрудно представить себе, какой истовой может быть убежденность в неприятии каких-либо нововведений, каким воинствующим — стремление не допус тить их.
У всех нас на памяти более чем тридцатилетняя война с женскими брюками, не закончившаяся и до сих пор на неко торых последних «бастионах» ревнителей старого. Хотя, казалось бы, это не бог весть какое важное нововведение, тем не менее оно может служить знакомым каждому типичным при мером отчаянного движения сопротивления, в котором приняли активное участие не только подавляющее большинство мужчин, но и почти все женщины пожилого возраста, боль шинство женщин среднего возраста и даже часть женщин мо лодого возраста, не исключая известной части девушек и де вочек-подростков. Провал столь мощного «движения сопро тивления» убедительно доказывает не только неодолимость нововведения, когда работает постепенно набирающий силу социальный механизм его реализации (мы остановимся на нем подробнее в своем месте), но и абсолютную необходимость подобного механизма, чтобы нововведение не было подавле но в зародыше почти неизбежной вначале негативной реакцией на него.
Ясно, что при таком умонаправлении в обыденном созна нии не мог не закрепиться устойчивый стереотип неприятия практически любого «иного будущего», как мы уже говори ли, стремление уподобить до мелочей любое сколь угодно да лекое прошлое или будущее привычному настоящему. В свою очередь, раз возникнув, подобный стереотип уже чисто дедук тивно отметал с порога любые нововведения, так что эффект неприятия нового многократно усиливался.
Очерченное умонастроение изначально обрекало челове ческую мысль на застой и в зародыше отталкивало идеи, спо собные породить нововведения. Если бы в обществе существовали одни лишь эти силы, оно неизбежно было бы обречено на стагна цию и быструю погибель. К счастью, однако, мы знаем, что для человеческой личности характерна потребность в самоутвержде нии не только путем слепого следования сложившимся стереоти пам, но и путем реализации социальных потребностей в успехе своей деятельности, в достижениях, в непрестанном улучшении, рационализации труда, быта, досуга, всех условий жизни и форм жизнедеятельности, в новизне, оригинальности своей деятельности, а также в творческом труде, в лидерстве, в критике деятельности других, в новых знаниях и т.д. Когда обе эти противоположные силы более или менее взаимно уравновешивают друг друга, катастрофического кол лапса не наступает, но и интенсивность нововведений близка к нулевой, что мы и наблюдаем на всем протяжении человеческой истории, вплоть до самых недавних времен. Ныне инновационные силы делаются все мощнее, в результате — соответствующий сдвиг в сто рону нарастания темпов и масштабов нововведений.
Заметим, что энергичными носителями инновационных сил, по причине самого характера нововведений, почти всегда является относительное меньшинство населения, зачастую всего лишь отдель ные личности или даже только одна-единственная личность. (В прин ципе инновационный потенциал в той или иной степени свойствен каждому или почти каждому человеку, но почти у всех он подавля ется господством привычных стереотипов, о которых мы упомина ли выше.) И если сегодня один новатор или ничтожная горстка нова торов все чаще оказываются в состоянии свернуть гору рутины и «пробить» свое новшество, то только потому, что они опираются на инновационные механизмы — рычаги реализации нововведений.
Существует и еще одна сторона органического неприятия нововведений обыденным сознанием, переходящего в близкое к инстинктивному отвращение ко всякому «иному будущему». Это сторона, по нашему мнению, связана с историческим опы том человечества, каковой недвусмысленно свидетельствует: на всем протяжении истории человеческого общества, с древ нейших времен до наших дней на сто или даже тысячу благих идей, сулящих разные блага в случае реализации соответству ющих нововведений, обычно лишь одна оказывается действительно конструктивной, да и то не так, как представлялось ее первоначальному генератору, а так, как это объективно реализовалось впоследствии, зачастую очень непохоже, порой прямо противопо ложно замыслу инициатора. Что ж, таков путь прогресса. Что каса ется остальных, то они на поверку оказываются либо пустоцветны ми, нереальными, либо, что еще хуже — социально опасными, вред ными, гибельными, теми самыми благими намерениями, которые, как известно, ведут в ад.
Наиболее яркий пример — история социалистической мыс ли со времен Возрождения до наших дней.
Если уподобить человеческие представления своего рода «популяциям идей», то рутинные мысли окажутся схожи с «нор мальными особями» подобной популяции, а новаторские — с мутантными. И чем оригинальнее идея — тем отвратительнее пред ставляется «мутант» нормальным особям, причем их отвращение к нему вполне рациональное, поскольку скорее всего или чаще даже почти наверняка мутант — всего лишь урод, потомство которого, если дать ему расплодиться, может привести к гибели соответству ющую популяцию. Разве не в точности так же относимся мы к уро дам и дебилам, разве не опасаемся гибельной для человечества опасности их размножения?
Однако столь же хорошо известно, что мутация (не всякая, ко нечно, а оптимальная для изменившихся условий) — двигатель про гресса. И если бы не мутация, органический мир нашей планеты так и застрял бы на уровне каких-нибудь одноклеточных водорослей, а то и на еще более примитивном. Во всяком случае, без мутации человеку было ни за что не произойти ни от обезьяны, ни от кого бы то ни было еще.
И все же, как мы только что указали, почти всякий мутант — урод, грозящий гибелью. Поэтому, на всякий случай, отноше ние ко всем мутантам — активно негативное. Тот самый спер матозоид, который оплодотворит яйцо, должен очень поста раться, чтобы опередить других и доказать тем самым свои наилучшие генетические свойства, способные передаться по наследству. По этой, довольно яркой, на наш взгляд, анало гии та идея, порождающая нововведение, которая действитель но не гибельна, а позитивна, конструктивна, должна обяза тельно пройти возможно более суровый искус, выдержать испы тание на закалку, на неприятие. И если успешно преодолеет — значит, жизнеспособна. А если нет — значит, нежизнеспособна.
Подобная философия очень огорчительна для новаторов, посколь ку предполагает для большинства из них скорбный путь Иисуса Хри ста (тоже несшего, как известно, весьма значительные нововведе ния, причем, как оказалось, не только для своего времени). Но что же делать? Если даже в суровой атмосфере неприятия нового то и дело пробивают себе дорогу нововведения идиотические, разруши тельные, гибельные (примеров несть числа: вспомним хотя бы все более легко доступные разновидности наркотиков), то нетрудно пред ставить себе, что произошло бы, если бы человечество встречало «на ура» любые предлагаемые нововведения, так сказать, с порога.
Впрочем, история нашей страны на протяжении ряда последних десятилетий явила миру достаточное количество ярчайших приме ров, что именно происходит, когда едва родившееся нововведение без малейшего критического восприятия встречают бурей аплодис ментов, переходящих в овации. Так что здесь дальнейшие коммента рии излишни.
Два вывода проистекают из только что описанного нами фено мена «футурофобии» в обыденном сознании:
1. «Футурофобия», в известном смысле, играет положительную роль для отбраковки идей (обычно — подавляющего большинства почти всех идей той или иной направленности), способных привести к порождению нововведений опасных, гибельных для общества. И поскольку инновационные силы сегодня значительно мощнее, все чаще успешно одолевают спасительный для общества «эффект фу турофобии», необходимы искусственные механизмы, имитирую щие его, для «испытания на прочность», точнее, на конструктив ность каждого нововведения. В этих механизмах важную роль при званы сыграть различные способы «взвешивания» последствий на мечаемых или реализуемых нововведений.
2. «Футурофобия», если пустить дело на самотек, предоставить событиям развиваться стихийно, все еще достаточно сильна, чтобы подавить любое в принципе нововведение, причем отнюдь не ис ключено, что подавлено будет как раз конструктивное, позитивное и тем самым открыта дорога для опасного, гибельного. Таким обра зом, и с данной стороны необходимы искусственные механизмы, не позволяющие рутинному мышлению пресечь конструктивное но вовведение в зародыше. Для этого нужно, во-первых, научиться от делять плевелы от зерен, т.е. потенциально конструктивные нововве дения от потенциально разрушительных для общества. Во-вторых, нужно научиться уберегать нарождающееся конструктивное от обыч но господствующего рутинного. В обоих случаях «взвешивание» позитивных и негативных последствий также способно сыграть бла готворную роль при одном условии: при четких теоретических уста новках, учитывающих сложный диалектический характер «эффекта футурофобии» в обыденном сознании.
Лекция 2
РЕЛИГИОЗНЫЕ, УТОПИЧЕСКИЕ
И ФИЛОСОФСКО-ИСТОРИЧЕСКИЕ КОРНИ
ТЕОРИИ ПРОГНОЗИРОВАНИЯ
Формирование представлений о будущем находилось в тесной связи с эволюцией первобытной мифологии от примитивных ми фов-сказок, фантастически истолковывавших наиболее простые явления природы, к мифам, объясняющим установление родовых нра вов и обычаев, затем происхождение людей и мира в целом, а также судьбу умерших. На этой основе сформировались самые древние из существующих — религиозные концепции будущего.
Помимо сравнительно примитивных концепций такого плана, которые либо не дожили до наших дней, либо не имеют значительно го распространения, выделяются две, связанные с существующими мировыми религиями:
а) сложившаяся в I тысячелетии до н.э. и более развитая индуистско-буддистско-джайнистская концепция, согласно ко торой история представляется в виде постоянной смены цик лов регресса (охватывающих миллионы лет) — от «золотого века» к «концу света», затем «сотворения нового мира», вновь регресса и т.д. без конца. Счастливое будущее с таких пози ций видится в том, чтобы «добродетельным поведением» из бавиться от бесконечных «перевоплощений» души после смер ти, от этого вечного «коловращения» мироздания и попасть в «нирвану» — качественно иное состояние, при котором от сутствуют и желания, и страдания. Такие взгляды характерны для современной религиозной идеологии в обширном регионе Юго-Восточной Азии, и с ними приходится сталкиваться на международ ных конференциях или в «литературе о будущем» стран указанного региона;
б) сложившаяся в I тысячелетии до н.э. — I тысячелетии н.э. и менее развитая иудаистско-христианско-исламская кон цепция, согласно которой «история будущего» представляет ся в виде прихода «спасителя-мессии», установления «царства божия», наступления «конца света», «Страшного суда», нако нец, опять-таки перехода в качественно новое состояние, «вечного блаженства» для праведников и «вечных мук» для греш ников. С такими взглядами также приходится сталкиваться на конференциях и в литературе, причем, если это касается христианства, их пропаганда становится все активнее, поскольку час тью верующих в очередной раз ожидается «конец света».
Со времен завершения своего формирования тысячу и более лет назад религиозная эсхатология (учение о «конце света») не дала ничего существенно нового. Однако было бы ошибкой на этом ос новании недооценивать значение религиозных концепций будуще го. Религиозно-философская мысль древних выработала целый комплекс идей, доживших до наших дней: идеи «воздаяния» в загробном мире сообразно поведению человека при жизни, провиденциализ ма (божественного провидения, целенаправленно определяющего ход событий независимо от воли человека), мессианизма (упования на приход «спасителя-мессии», который радикально изменит к луч шему существующие порядки) и т.д. Религиозные концепции буду щего сыграли важную роль в социальной борьбе минувших тысяче летий. Они оказали сильнейшее влияние на эволюцию утопизма и разнообразной философии истории. Без них трудно понять особен ности некоторых течений современной футурологии.
В I тысячелетии до н.э. следом за религиозными концепциями будущего и в тесной связи с ними стали развиваться утопические концепции. Они отличались от религиозных тем, что «иное буду щее» человечества определялось не сверхъестественными силами, а самими людьми, их разумом и действиями. В историко-социологическом смысле утопия определяется как произвольное представ ление о желаемом будущем человечества, уже не связанное непос редственно с провиденциализмом, но еще не основанное на науч ном понимании закономерностей развития природы и общества. Объективно утопические концепции являются чисто умозритель ными благими пожеланиями, надуманными искусственными конструкциями, оказывающимися в непримиримом противоречии с действительностью (что обычно и вызывает неминуемый крах уто пий при попытках их реализации).
Большая часть утопий посвящена проблемам будущего обще ства и относится к разряду социальных. Но некоторые из них затра гивают проблемы науки, техники, технических вопросов градостро ительства, здравоохранения и т.д., лишь косвенно касаясь социаль ной стороны дела.
В зародышевой, примитивной форме такие «технические» уто пии встречаются еще в древности, но становятся заметным явлени ем в средние века (например, утопия Р. Бэкона, XIII в.) и получают развитие в новое, а особенно в новейшее время. Чаще, впрочем, встречаются социально-технические утопии, в которых учитывают ся некоторые социальные аспекты технических нововведений (наи более яркий пример — утопия Ф. Бэкона, XVII в.). Существуют так же пацифистские утопии. Наконец, особый тип составляют антиуто пии, рисующие произвольные картины нежелаемого будущего Зем ли и человечества.
В основу классификации социальных утопий целесообразно, на наш взгляд, положить не те или иные формы утопических произве дений, как это нередко делается, а основной принцип: какой именно социал...
Ділись своїми роботами та отримуй миттєві бонуси!
0%
Оголошення від адміністратора